INFANTS Петра Аксенова

В галерее RuArts (1- ый Зачатьевский пер. 10) открылась выстака работ Петра Аксенова "Baddy (infant l)". Серия фотографий объединена общей темой - "дети, у которых есть всё". Выставка проходила при поддержке компании ПАНАВТО. Поэтому на входе в галерею стоял роскошный белый мерседес, а в самой - маленькие детские машинки с легендарной символикой, от которых родители с трудом оттаскивали своих чад. Сам виновник торжества был в белом и охотно фотографировался со всеми желающими. Каждая работа художника (почему-то именно так хочется назвать автора) передавала детские эмоции, в которых читались капризы и подражаение их родителям. Ведь не даром говорят - "ребенок учится тому, что видит у себя в дому". Но роскошь и постановка кадра отнють не вызывала зависить и раздражение. Не знаю как у остальных гостей, но я был восхищен харакетрами на фотографиях и выбранной композицией.

Петр Аксенов - мастер гламурной деконструкции, или деконструктивного гламура. Предмет его интереса и изображения - красивая жизнь в потребительском понимании, то есть фейшн-дизайн, хорошие бренды, классные автомобили, звездные персоны экранов, и прочие приятные наваждения. Модус изображения - умная ирония современного человека, которому хорошо ведомо, что против гламура, как против лома, нет надежной защиты. Остается тонко улыбаться, пошучивая над звездами и мечтами о красивой жизни, и хорошо понимая про себя ту обидную истину, что ничего другого нормальному современнику более не требуется. На алтаре его невидимого храма стоят иконы - Шанель и Вюиттон, Мерседес и другие. Деконструктивное отношение к идолам и иконам состоит в том, что маэстро гламура не хуже папы римского понимает пустоту и тщетность этих идолов, но свергать их не станет, ибо они, идолы, суть последняя линия обороны «человека культурного».

Дальше - новая первобытность, без всяких сублимаций и сомнений, без всяких икон, алтарей или гламуров. Аксенов занимался в прошлые годы тем, что имитировал кадры из культовых фильмов, имитировал надгробные памятники богатых погостов и «шикарную живопись» музейного уровня. Наконец, ему пришла в голову мысль имитировать «живые картины» -- самое популярное занятие среднего класса и выше. Речь идет не о наивных опытах прадедушкиных времен, когда поручики и гимназистки напяливали на себя театрализованные костюмы и застывали в красивых позах, имитируя что-нибудь поучительное из древней истории.

Сегодняшние «живые картины» - это другое. Красавец в шикарном прикиде и отличном авто, добрый дедушка у камина своей виллы, или встреча хорошо ухоженных подруг в модном клубе - это все сегодня не просто так себе возникает на пленке или в цифре, а всегда режиссируется и регулируется, ибо правильно живущие сограждане сегодня рождаются и живут с постоянным ожиданием съемки на камеру, и подсознательно принимают позы и создают композиции в духе «живых картин». Их никто не заставляет, они теперь сами такие. Гламурная жизнь гламурного человека в спальне и столовой, в прихожей дома своего и в палисаднике, у своего автомобиля, в своем офисе, в своем фитнесс-центре и в компании приятелей на вечеринке почему-то всегда образует такие конфигурации, которые прямо просятся на экран или на глянцевую страницу. Живут, чтобы сниматься. Хомо гламорозус, человек гламурной жизни, существует в виртуальном мире живых картин, и нет ничего более естественного, чем уловить и застать его именно в таких ситуациях.

Петр Аксенов делает свой «детский» проект 2010 года как проект постановочный. Он расставляет героев, организует декорации, занимается костюмами и режиссирует жесты, прежде чем снять свои постановочные фотографии. Он выбрал в качестве персонажей своего театра живых картин не взрослых, а детей, но не тех невнятных существ, которые еще не определились в своих амплуа, а «маленьких взрослых». Он взял в свою труппу и холерического юного толстячка, который готов показать окружающим, кто тут главный. И будущую секс-бомбу, которая понемногу начинает понимать, чего она хочет на самом деле. Персонажем становится и готовый вылупиться из детской оболочки малютка Дориан Грей, талантливый красавчик с инстинктом мелкого социального хищника. Знакомые лица.

И нервный очкарик тут же, и веселые шустрые сестрички, и будущая кокетка, и будущая истеричка, и юная энергетическая вампирша, и прочие кандидаты на хорошо знакомые нам взрослые роли. На самом деле все эти персонажи вполне общечеловеч-ны. Их подросшие аватары можно встретить не только на светской тусовке, но и в вагоне метро по пути на работу. Типажи массовые, но обстановка элитарна. Действие аллегорично.

Для живых картин подобран антураж, в точности определяющий место действия. Дети человеческие обитают среди антиквариата, где мы не найдем ни настоящего средневекового сундука, ни кресла Ренессанс, ни подлинного ампира. Позолоченное, резное, шелками обитое окружение точно указывает на координаты: перед нами «новое богатство», которое выперло на свет Божий с мировыми победами капитализма, и образовало ту жизненную среду, которая всегда похожа на яйца господина Фаберже. Не то что старина, не то что ново, не то что очень стильно, не то что совсем бесстильно; но богато и шикарно, ибо - бренд. Оно как бы немножечко классическое, маленько готическое, и есть что-то от барокко, и от чего угодно. Тут живут «под старину», надевая на себя иной раз и платье эпохи королевы Виктории, и цилиндр, и располагаясь в креслах, которые, как представляется полуразвитому уму, подошло бы Чарлзу Диккенсу и Оскару Уайльду. Не исключено, что сей антиквариат недешево стоит, и все равно он похож на театральную бутафорию. Оно и правильно, ибо перед нами сцены из театра живых картин, и эти сцены складываются в целое представление.

Петр Аксенов - не очень-то систематический «режиссер», не слишком последовательный постановщик. Он любит вольности, отступления, странные выходки. Но в его живых картинах имеется вполне связное повествование. По сути дела, два с лишним десятка его фотографий прослеживают аллегорическую историю о первых шагах гламурной особи. Подобные истории жизни любили рассказывать ироничные моралисты старых времен, вроде живописца Хогарта и уже упомянутого сочинителя историй, Диккенса. Неспешно, занятно, подробно, приятно течет повесть о жизни человеческой. Когда начинаешь разбирать ее по кадрам и сценам, то ощущаешь некий озноб. В этой истории жизни пробиваются то приветы с того света, то сатанинский юмор. То цинизм, превращенный в этическую философию. Как и положено по логике вещей, история начинается с предисловия, с вводной страницы - это сцена с щуплым маленьким очкариком в элегантном пиджачке, которому предстоит освоить взрослый мир. Мальчику дарят игрушки. И это не только мишки пушистые и зайки ушастые, но и действующие модели строительного крана, бетономешалки и представительского автомобиля. Дитя осваивает путь в жизнь больших людей, а это означает - жизнь деловую. Учись, дитя. И дитя учится. Следующие живые картины иллюстрируют первую главу, словно взятую из старинного «романа воспитания». Безупречная тюлево-шелковистая и накрахмаленная наставница читает пятилетнему несмышленышу историю Дориана Грея на английском языке, и безнадежно-тоскливый взгляд малыша показывает всю бесперспективность такого обучения. Но учиться необходимо, надо знать хотя бы некоторые слова языка, на котором говорят в лондонском районе Ноттингхилл. Иначе не пойдет впрок ни вилла, ни яхта. Подросший парнишка оказался в кабинете естественных наук, наполненном соответствующими приборами; но гримаса озлобления и неприязни ясно показывает, как мерзки эти формулы, как отвратительны юному существу препараты и микроскопы, горелки и прочая школьная белиберда. К черту Дарвина. Подавитесь своим Ньютоном. Нужна иная наука.

С академическим образованием не задалось. Но жизнь не кончается на сухомятке книг, на стеклышках микроскопов. Дитя любит играть, игра научит его жить в мире взрослых. Играют нынче не в куклы, а в стрелялки, душилки и отрезал-ки. Пистолеты - как настоящие, и хоть не умеют неловкие ручонки как следует убивать и пытать, а все же пытаются и пострелять, и веревочкой задушить. Пусть учатся, шалуны и шалуньи. Детские грезы и мечты посвящены пока что отрезанию головы у игрушки, но лиха беда начало. Во всяком случае, этот курс дети проходят с увлечением, ибо убивать - это настоящая жизнь. Девочка-подросток в кисейном платьице, с жестким взглядом и хорошей аккумуляторной дрелью в руках увенчивает собою этот раздел обучения юной гламурной особи. Ей уже скучно одни только игрушки резать и сверлить, ей пора браться за более существенные дела. Дети растут, не успеваешь оглянуться. Юная особь обязана заниматься искусством, и если уж не петь, не картины писать, то картины коллекционировать, и хотя бы нотную грамоту поучить.

Следующее действие аксеновского спектакля посвящено художественным талантам милых детишек, их причащению музам. Правда, это причащение скорее деструктивное. Милые дети уже научились в предыдущем классе ломать и резать, и теперь они топчут и мнут нотные листы, забравшись на белый дорогой рояль шикарной датской фирмы. Напрасно мы стали бы осуждать их за предполагаемый комплекс Герострата. Эти дети с большими чистыми глазами - они на самом деле занимаются художеством, а именно, экспериментальным разъятием гармонии. Двадцатый век создал эстетику разъятия, и у нас не может быть никаких реальных обвинений ни против девочки с молотком, практикующей разбивание статуэток, ни против бойкого мальчишки, который дорисовывает фломастером усы на дорогом портрете, висящем в гостиной родительского дома. Здесь не отшлепают, да и не за что. Знаменитости делали ЭТО, и потому стали знаменитостями. Дети растут, им тесно в школе, им пора начинать жить по-настоящему. А это означает, что пришел демон пубертата, и разгулялся основной инстинкт. Его уже не удовлетворишь многоцветными пирожными и прочими деликатесами, сколько их ни пихай в нежный детский рот. Пора уже попрыгать на многоспальной постели с мягким плейбойским зайцем в руке - этой девчачьей игрушкой, плавно превращающейся в фаллоимитатор. Губы и щеки трепещут не по-детски, испытывая новые ощущения от присутствия флакона Шанели (разумеется, номер пять) и прочих косметических соблазнов. Напряжение растёт, взгляды тяжелеют и останавливаются, гормон играет; назревает Эрос, который не будет нежным, домашним, ручным. Он придет рука об руку с Танатосом, и эти дети интуитивно улавливают, что взрослая жизнь - это игра опасная и жестокая. Игра жизни, игра полов, игра со смертью.

Финал всего спектакля - встреча со смертью. Здесь и пригодилась та школа игры, которую успешно прошли дети. Фотогеничные породистые лица полуподростков посуровели и украсились глицериновыми слезками, ибо наступил тяжелый и красивый момент: умерла собачка. Траур, портреты, слезы. Цветы. Триумф дизайна. Художник Петр Аксенов вряд ли думал о том, что он продолжил дело, замечательного художника Павла Федотова, который когда-то создал серию иронически-элегических картин и рисунков на тему «оплакивания барской собачки». У гроба пуделиного, в изысканных черных нарядах, подросшие дети осваивают приход смерти, как шикарный спектакль, как живую картину, в которой много элегантности, много «готического» шика и интересной мраморовидной бледности. Memento mori. Серия живых картин, созданных Аксеновым, представляет собой своего рода аллегорию юной жизни. Она играет у гробового входа, и тут речь идет совсем не только о смерти бедного пуделя. Что-то другое умерло, но почему-то ходит по земле, делает дела, говорит слова, более того - пытается внушить всем остальным, что юные зомби гламура учатся жить настоящей, красивой жизнью.

Открытие выставки проводилось при поддержке журнала Tatler