В минувшую субботу, как и большинство россиян, вне зависимости от того, являются они верующими или просто поддерживают традицию, корни которой более языческие, чем христианские, мы намеревались красить яйца и печь куличи. И даже успели посетить ближайший супермаркет и добыть необходимые продукты, как идиллию прервал телефонный звонок. Вопрос, который был задан, еще долго будет номером один по внезапности в моем личном списке. «Вы хотите на торжественный вечер по случаю вручения премии «Золотая Маска?» - спросил меня Игорь Томилов, солист театра Владимира Назарова, с которым мы случайно познакомились полтора года назад и давно не виделись. Странно было бы ответить «Нет», ведь не каждый день случается вручение главной театральной премии страны, и уж тем более не каждый год ей исполняется 15 лет. Поэтому пасхальная традиция была оставлена истинно верующим, а я, подхватив фотоаппарат, понеслась в театр Станиславского.

Творившееся возле входа было не раз описано, хотя бы в «Двенадцати стульях» - поиск контрамарочек, разношерстная публика, от тех, кого не отличишь от каких-нибудь слесарей (а это оказывается, к примеру, лауреат премии «Овация»), до модных дамочек в неизбежных маленьких черных платьях и завзятых театралок в широченных юбках-брюках, длинных кашне и очках имени стрекозы, подъезжавшие машины – все как одна дорогие иномарки, потому что те, кто не может позволить себе «Порше» или BMW, были вынуждены добираться на своих двоих от ближайших стоянок и из метро.

Впрочем, внутри все казалось благопристойнее – вначале. Вид приглашения с билетом на саму церемонию и отдельной контрамаркой на банкет моментально превращал церберов-охранников в вежливых и обходительных. А тот факт, что большая часть гостей и участников, несмотря на указание в приглашениях «Дресскод – праздничный», пришла в самой повседневной одежде, позволял не беспокоиться о том, что можно как-то выделиться из толпы.

В общем-то, не об одежде и не о поведении во время банкета речь (хотя поведение русского человека вне зависимости от статуса, обознаенного его одеждой, не отличается особым изяществом, когда речь заходит о еде). Я хочу поговорить о моде на искусство. Потому что открывалась церемония оперой, написанной специально для торжеств по случаю 15-летия премии «Золотая Маска». Оперой по сказкам «Колобок», «Сказка о рыбаке и рыбке» и «Курочка ряба».

Заунывные оперные песнопения никогда не были моими фаворитами в искусстве, несмотря на музыкальное образование и отца-преподавателя музыкального училища. Любое пение хорошо тогда, когда мелодичность звучания сочетается с осмысленными и красивыми текстами. Чем данная «опера», вероятно, собиравшаяся быть смешной, не отличалась.

Не хочется обижать артистов и создателей этого сомнительного шедевра, но все-таки фарс не удался – если это был фарс, потому что до уровня юмора как такового произведение не дотянуло. И не только потому что заунывные напевы с многократным повторением двух-трех слов, как в попсовой песенке, порой мешали понимать, что же именно происходит на сцене, какой момент из известных нам всем сказок сейчас изображается.

А понять было сложно не только из-за невнятных песнопений – больше всего сбивали с толку декорации, которые могли присниться только в кошмарном сне Светлане Жуковского или персонажам Гоголя. Собранные из досок, ткани и бумаги гигантские конструкции, конечно, позволяли угадать знающим текст того или иного персонажа, но не всегда. И если в гигантской птице, явно выполненной, как и все фигуры декораций, по рисункам трехлетнего ребенка, еще можно было угадать Курочку Рябу, то узнать в кукле вуду Старика, а в загадочной колонне с крышечкой – Старуху можно только при солиднейшем воображении и очень сильном желании. Впрочем, это как рисунки в кляксах разглядывать - но последнее хотя бы имеет практическое применении в психиатрии.

Галлюциногенный спектакль заставил меня в очередной раз задуматься над тем, почему так популярно то искусство, которое является наименьшим искусством. Которое не передает реальность художественными способами, а искажает ее. Искусство, призванное быть элементом созидания, творчества, превратилось в то, что в старославянском очень точно обозначалось словами кривь и навь. Нечто извращенное, противоестественное, искаженное и, главное, абсолютно ненужное.

Если обратиться к популярной ныне сетевой энциклопедии Википедии, то «иску?сство (от искусы творити) — процесс или итог выражения внутреннего мира в (художественном) образе, творческое сочетание элементов таким способом, который отражает чувства или эмоции». В таком формате то, что ныне чаще всего является популярными объектами искусства, несомненно, достойно называться таковыми, хотя я бы лично постыдилась выносить на суд зрителя работы в стиле примитивизма или галлюциногенный кубизм.

В то время как современных художников не смущают десять картин «Эмбрион», являющиеся разноцветной мазней и отличающиеся друг от друга только расположением и оттенком цветных пятен, или инсталляции из битого стекла и засохщих собачьих экскрементов под каким-нибудь пафосным названием. Что это? Откуда берется эта тенденция - если не любить, то проявлять огромное внимание к такому «неформатному» искусству? Особенно с учетом того, что в наше время, когда оно повсеместно, скорее исключением являются экспозиции Третьяковки или Греческий зал Пушкинского музея.

«Долгое время искусством считался вид культурной деятельности, удовлетворяющий любовь человека к прекрасному», - продолжает Википедия. «Вместе с эволюцией социальных эстетических норм и оценок искусством получила право называться любая деятельность, направленная на создание выразительных форм в соответствии с эстетическими идеалами».

Лично я могу согласиться только с первым из двух определений. Только красота, живая, здоровая красота, ее понимание и ее воплощение, эстетика точных графических линий, футуристическая архитектура, тяготеющая к природным формам зданий или к четкой геометрии, заложенной в природе структурами кристаллов, - все это, переданное через призму восприятия художника – следует добавить «психически здорового» - может быть искусством. Может называться искусством. Потому что, если называть искусством весь тот бред, что составляет солидную и, пожалуй, большую часть экспозиций современных арт-галерей, то, обратившись ко второму определению из приведенных выше, мы с грустью вынуждены будем признать, что современные эстетические идеалы, в соответствии с которыми творятся объекты искусства, сегодня упали ниже уровня гиперреализма – до уровень бреда пациентов сумасшедшего дома и эстетики помоек.

Нет, я не спорю, дом из пустых бутылок – это прекрасно, и визуально, и практически, и экологически полезно к тому же. Но вот сложенную из них метровую пирамидку под крышей музея с каким-то философским названием я понимать не хочу. У меня дома таких арт-объектов несколько десятков, вплоть до ободранных щенком обоев – кстати, чем не прекрасный концепт, рассказывающий о познании мира? Ведь щенок не просто так дерет обои, и вместо того, чтобы его наказывать, надо понять мотивы его поступков, задуматься над его жизненной философией и транслировать это все на свою жизнь…О да, заставить человека мыслить – прекрасная цель искусства, только это удается и кроссвордам, а пафоса намного меньше.

Да и не то удивляет, что такие объекты «искусства» создаются – удивляет то, что на них есть спрос. Неужели кого-то вдохновляют сумасшедшие инсталляции, цветовые пятна, испорченные фотографии, снятые в темноте навскидку на мыльницу (нет-нет, сняты дорогущей камерой, просто стиль такой), и сложенные в кучку и залакированные кучки собачьих экскрементов? Кого-то соблазняют выставленные в галерее «Photographer» целлюлитные тетки, показывающие зрителю все то, за что по закону о СМИ РФ кадры обязаны считаться порнографическими? Кто-то захочет больше одного раза взглянуть на надпись Real Life из разноцветных букв на белой стене в галерее Regina? Судя по всему, да, захочет. Но – почему?

Единственным ответом лично мне кажутся слова режиссера Григория Александрова, сказанные им в начале прошлого века. Оправдывая то, что они ставили на сцене театра Мейерхольда жуткие авангардные пьесы и поддерживали требование скинуть классиков с парохода современности, в своей книге он написал: «Мы боялись отстать от времени». Его можно понять: в молодой советской России любое следование классическому искусству в те годы легко могли посчитать верностью буржуазному строю или свергнутой царской власти. Впоследствии, когда советская Россия повзрослела, Александров сотоварищи с радостью вернулись к прекрасному, чистому советскому реализму, следуя вечному принципу - искусство должно удовлетворять любовь человека к прекрасному.

Молодое советское искусство и двадцатилетнего Александрова можно было понять в его время и можно понимать и сейчас – то, что он творил, было актуально, и не изменило, не искривило, не испортило вкус зрителя, читателя, слушателя. И мне не понять, что же происходит сейчас в нашей стране - и не только в ней.

Что за затяжной fin de ciecle? Когда, в какой момент любовь к прекрасному уступила моде на «непонятное искусство» - непонятное не потому что оно сложно, а потому что его не следует понимать, сохраняя ясность и трезвость мышления и уберегая от язв и шрамов свое чувство прекрасного? В какой момент в среде взрослых художников намертво закрепилось желание выпендриться как фрик, чтобы быть замеченным? И неужели они полагают, что это работает, когда имя таким фрикам уже – легион?

«В масштабах всего общества искусство — особый способ познания и отражения действительности, одна из форм общественного сознания и часть духовной культуры как человека, так и всего человечества, многообразный результат творческой деятельности всех поколений», - завершает определение термина «Искусство» Википедия. И можно попытаться найти в нем объяснение этой странной моде на непонятное и отвратительное, а также скабрезное и запретное (давно уже не являющееся ни табу, ни секретом), сказав, что действительность наша такова – и искусство лишь отражает ее… Но я скажу вам с недостойной, может быть, взрослого человека категоричностью: истина – в глазах смотрящего. Вы можете любить то, что вам заблагорассудится, но лично я поднимаю на штандарт принципы естественной красоты и психически здоровое понимание прекрасного, и с ним иду по жизни. Dixi.