Ха - ха - ха, Хи - хи - хи. Дельвиг пишет стихи
Автор: Анна S.
Теги: джинсы
Levi's. Рекламная пауза

Когда я была студенткой, со мной учился один мальчик, некто Миша Дроздович. От всех остальных студентов он отличался тем, что носил очень короткие джинсы, выше щиколоток и всегда белые носки. Всем это резало взгляд. Также у него была массивная и не ухоженная, почти женская шевелюра на голове. Такой нестандартный имидж не способствовал его контактности со сверстниками. Мальчики его сторонились, дабы не быть обвиненными в совместимости их мировоззрений, хотя его внутренний мир был закрыт для всех. Мы еще не успели хорошо перезнакомиться и только-только присматривались друг к другу. В те годы джинсы были самой недоступной вещью на свете. Купить их было нельзя нигде и ни за какие деньги. Даже ходил анекдот: что такое дефицит в дефиците? Ответ - девушка в джинсах. Цеховики еще не наладили производство паленки, может быть из-за отсутствия сырья, может быть недооценив перспектив рынка. Да и подделать джинсы было еще тяжело. Тогда джинсовые фирмы еще сшивали брючины запошивочным швом как снаружи, так и изнутри. Повторить такую технологическую операцию на машинах того времени было невозможно. Это сейчас джинсы сшивают простым швом со всех сторон, упростив и удешивив изделия до предела. Во времена нашей молодости разбираться в качестве джинсов было совершенно обязательным качеством молодого человека, таким же, как грамотно писать и красиво ухаживать за девушкой. Обмануть такого покупателя было нельзя. Но джинсы откуда-то возникали. Все больше мальчиков приходили в университет в джинсах. Ассортимент был невероятный, правда, молний тогда еще не было. Выбрав ту или иную модель для себя, молодой человек как бы заявлял о себе в темную. "Я такой, как вы меня видите. Доказывать не собираюсь. Хотите - верьте, хотите - нет". Это было нечто типа игры в покер, только партия длилась дольше. Джинсы на мальчике - это было первое, что мы о нем знали, и он отлично понимал, что мы понимаем, что он имеет в виду. Стремясь оставаться честным, мальчик старался изо всех сил соответствовать выбранному образу. Сейчас я уже не помню, как мы градуировали детали, но тогда мы это делали мгновенно и безошибочно. Форма карманов, расположение заклепок, наличие всяких эмблем - все это были иероглифы понятного нам языка самовыражения.

И вот какой-то плохой мальчишка на асфальтном катке проехал по нашему Акрополю, став носить джинсы на десять сантиметров короче нормы. Наш и соседние факультеты бурлили. Высказывать свою точку зрения открыто мы не могли - существовала какая-никакая свобода совести. Но джинсы были НАСТОЛЬКО коротки, что наши представления о свободе совести были на грани пересмотра.

Наш факультет, как и другие, выпускал свою стенгазету. Это были несколько склееных листов ватмана, где каждый писал что хотел, но только со своей подписью. Анонимные сообщения не допускались. Однажды мы нашли в газете следующую заметку:

"Дух Пушкина, вызванный блюдцем
Надругался над моей матерью.
Я и раньше не любил его,
А теперь знаю, что был прав..."

Миша Дроздович.

Это был последний кусочек догорающего фитиля. Факультет взорвался. Начиная со следующего дня, мы вынуждены были доклеивать по целому листу ватмана к газете каждое утро. Никто не смог промолчать. Никто конкретно Мишу Дроздовича ни в чем не обвинял, но все старались высказаться либо в защиту Пушкина, либо против спиритизма, окультизма, знахарства, шаманства, колдовства, сатанизма. Любое выдернутое слово из Мишиной заметки использовалось как ключевое, порождая целые исследования, которые в свою очередь плодили контрисследования. В тишине уроков кто-нибудь обязательно оставлял свое письмо современникам, а те, кто боялся быть застигнутым, писал дома и просто приклеивал свой листок. Даже преподаватели не смогли остаться в стороне, но их высказывания содержали строго выверенную критику. Вот столько и не больше. На перемене мы узнавали о новостях, но никого из авторов за работой не видели. Длилось это шесть месяцев. Тридцати шести метровый номер той газеты до сих пор хранится в библиотеке университета как абсолютный рекорд человеческой нетерпимости. Кончилась эта история также внезапно, как и началась. Однажды мы прочитали такое короткое резюме:

"А наш Дроздович-то каков!
Ведь он себя на весь ФФ прославил.
Состряпал каламбур из слов
И всех об этом говорить заставил..."

Всем стало стыдно. Больше никто заметок не добавлял. Через четыре года газету вынесли из хранилища и повесили снова. Это была выставка лучших номеров, посвященная трицатилетию газеты. Многие смотрели на свои собственные строчки и удивлялись. "Неужели это я писал?" - спрашивали многие. Одного из таких парней я спросила, чем именно он недоволен или удивлен. Он странно отвечал мне, несколько раз посмотрев на свои ноги. Он сказал, что пытается понять себя самого, вспоминая какие именно джинсы на нем тогда были. "Разве это так важно?" - спросила я. "Конечно важно. Если помнишь, наш мир был скроен и сшит из денима. Каждая деталь была важна. Все было подогнано и функционировало слаженно. Миша Дроздович, надев свои короткие штаны, раздел нас всех догола. Он как будто прочитал Шекспира на кокни или, допустим, перевел его на фени. Он сделал то, чего сделать нельзя. Шекспира можно перевести на любой язык кроме английского, но полностью понять Шекспира и насладиться мелодичностью его поэзии могут лишь 92 человека на свете - живущие на острове Питкерн в архипелаге Фиджи в южной части Тихого океана. Вот сейчас я смотрю на свои ноги и пытаюсь вспомнить, что же я тогда носил. Судя по вот этой строчке в моей заметке, это не были Super Western Rifle, или Jordan, я бы тогда вот здесь выразился острее". Мой визави так и не смог вспомнить, во что был одет. Ничто из его гардероба не могло его подвигнуть на написание тех саркастических строк. Я спросила, какова бы была его реакция на Мишину точку зрения, если б Миша носил нормальные джинсы. Помню, он долго смотрел то в пол, то в потолок и вытягивая губы трубочкой, как обычно изображают инопланетян в мультиках, так и не смог вразумительно ответить. Я помогла ему - имеет ли право на оригинальную точку зрения человек, если у него есть достаточный запас имиджа? "Безусловно" - был ответ. "А Миша свой запас израсходовал, напялив свои идиотские джинсы". Разумеется, каждый из нас имеет право на свой собственный шиз, но только один. Многие из нас тогда стали задумываться о том, какой магической силой обладает мода и стремление ей следовать, и каким неконструктивным может оказаться стадный инстинкт.

Девушкам не разрешалось носить джинсы и любые другие брюки. Тех, кто все-таки решился нарушить этикет, просто не пускали на занятия. Наш зам.декана каждое утро стоял на первом этаже при входе, и проскочить мимо него не смогла бы и мышь, если бы мышь была в брюках. Пройдя войну, суров был. Так он понимал некоторые правила и законы. Игорь Иртеньев тогда еще не написал свои, ставшие сейчас знаковыми, безапеляционные строки о том, что носят женщины, но мне кажется, он тоже застал то время. Больно уж точно он обрисовал ситуацию. Но в каждом правиле есть исключения. Было исключение и у нашего зам.декана. С нами училась девочка, Наташа Бугас, ноги которой никто и никогда не видел. На первом курсе мы еще гадали, что может быть такого с ее ногами, что она их прячет. На втором мы просто привыкли и уже не обращали внимания. На третьем курсе у нас появилась навязчивая идея - как заставить Наташку показать нам свои ноги? Наташа была очень красивая девочка. Она была настолько красива, что мальчики теряли дар речи, когда она просто говорила им "здрасти". Каждый день на внешней стороне входных дверей факультета мы находили новую надпись, типа - Наташа Б., я тебя люблю. Такие же надписи сопровождали все видные места ее пути следования домой - витрины, столбы, телефонные ящики. Ее маршрут отслеживался и расписывался ее неизвестными вздыхателями. Признаться в любви открыто никто не мог. Но внутренний цербер каждого терял бдительность под ее чарами, и каждый хоть раз да пытался заметить вслух, почему она ходит только в брюках. Даже если Наташа приходила на занятия вместе с другой девочкой, то ее пропускали свободно, а ее подружку отправляли домой переодеваться. Мы мучались в догадках, а сама Наташа предлагала нам такую версию: ее папа -полковник, и зам.декана, уважающий субординацию, как осознанную готовность казаться глупее более высокого по чину, просто не мог сделать замечание ей, уважая погоны и седины ее отца, ведь он, пройдя всю войну, остался рядовым. Влюбленность зам.декана она начисто отвергала. "Он ведь влюблен в Ларису Чемарову, разве вы забыли?" Да, действительно. Наш маленький командир был влюблен в другую девочку, полную противоположность Наташе. Лариса ходила только в мини юбке, причем минимальной длины и всегда в капроновых чулках. Колготок тогда еще почти не было. Если они и были, то очень дорогие и только ГДРовские. Они были в шесть раз дороже чулок. Лариса была девочка высокая, за метр семьдесят. И где она находила чулки настолько длинные, чтоб из - под супер мини никогда не выглядывали, для нас оставалось загадкой. Наблюдать за ней, было своего рода спортом. Все ждали, что она сверкнет наконец-то чем-нибудь наклоняясь, садясь или приседая. При особо неосторожном ее движении у нас, девочек просто дыхание замирало. Ведь она в случае чего поступит с нами точно так же, как Миша Дроздович - с мальчиками. Она может нас всех "раздеть". Ее "нагота" станет и нашей наготой. Так вот, Лариса имела свободное посещение лекций. Часто ей предлагали вместо занятий исполнять обязанности машинистки в деканате. Она неплохо печатала на пишущей машинке и имела невероятной длины и красоты ноги. Этого ли не достаточно для того, чтобы быть фавориткой зам.декана? А может быть, он мысленно приклеивал Ларисины ноги Наташе, и она переставала для него быть в брюках. Или он мог сложить в уме одни супер-гипер-ноги с отсутствием других ног и вывести среднестатистически, что у всех ноги в порядке.

В конце третьего курса в нашей группе состоялась первая свадьба. Двое однокурсников решили не ждать диплома и жениться уже сейчас. На их свадьбе Наташка была главным действующим лицом. Она пришла в дымчатых чулках. Все взгляды были прикованы только к ее ногам. На жениха и невесту просто не обращали внимания, да и они, похоже, тоже забыли, зачем собрались. Наташины глаза блестели от внимания окружающих. Ей пришлось стать если не самой тамадой, то по крайней мере распорядителем. Спорить с ней было нельзя. Она смогла превратить банальную студенческую свадьбу не то в пионерский утренник, не то в литературный диспут, не то в карнавал. Зомбирование всего личного состава гостей было налицо. Много ли нам двадцатилетним было надо? Чтобы рядом с каждым мальчиком сидела красивая девочка, и чтобы на этой девочке было красивое платьице. Чтобы каждая девочка чувствовала внимание и слева и справа от себя и представляя себя немножко невестой и немножко Наташей, бесконечно кружащейся в вальсе с каждым из мальчиков. Когда гости расходились, все благодарили жениха и невесту, и не было сказано за что, и не было спрошено за что. Последней линией прощания была конечно Наташа, и она поцеловала каждого уходящего. Жених и невеста не возмущались своею ролью второго плана.

Больше Наташа не носила брюки, как бы оборвав рассказ на самом интересном месте. Почему она ходила в брюках до свадьбы и почему перестала носить их после, так и осталось для всех загадкой. У Наташи оказались вполне приличные ноги. Прятать их под брюками не было никакого смысла. Через месяц мы уже привыкли к ее новому виду, только наш зам.декана иногда запутавшись в собственных маразмах утром останавливал Наташу, заметив в ней какое-то нарушение гармонии, но обычно сказав пару приветствий отпускал ее. Ее праведный вид был настолько вопиющь своей неправильностью, что мы побаивались, как бы старый солдат не сошел с ума. В его возрасте менять и терять привязанности, было рискованно.

26.08.2012 18:04
Рейтинг@Mail.ru